Алиса в Стране чудес и в Зазеркалье - Страница 96

Тут переводчик снова сталкивается с трудностями, практически непреодолимыми. Юмор характеров, юмор ситуаций сравнительно легко поддаются переводу, однако словесная игра адекватно почти не переводится. Чаще всего переводчику приходится выбирать между тем, что говорится, и тем, как это говорится, то есть делать выбор между содержанием высказывания и юмористическим приемом. В тех случаях, когда «содержание» является лишь поводом для игры ума, мы отдавали предпочтение приему.

Вот, например, в главе II «Зазеркалья» Алиса спрашивает у Розы, не страшно ли ей и другим цветам одним в саду.

...

«There is the tree in the middle», said the Rose. «What else is it good for?»

«And what could it do, if any danger came?» Alice asked.

«It could bark», said the Rose.

«It says „Bough-wough“», cried a Daisy. «That's why its branches are called boughs»

Игра строится на омонимии слов bough (ветка) и bough, входящего в состав звукоподражания bough-wough (в русском языке ему соответствует гав-гав!). Дерево, имеющее ветки, обретает способность лаять и может тем самым служить защитником цветам. По-русски ветки и лай не связываются воедино. Отказавшись от буквального воспроизведения содержания этого отрывка, мы решили все же не отходить от него очень далеко и обыграть название дерева. Стали перебирать различные древесные породы. Многие из них можно было как-то обыграть. Вяз, например, мог бы «вязать» обидчиков, граб мог бы сам их «грабить». Сосна и ель вряд ли сумели б защитить цветы. Сосна могла бы лишь сделать что-нибудь неожиданное «со сна»; ели только и знали бы, что без остановки «ели», и т. д. В конце концов, остановились на дубе он мог бы повести себя решительнее и мужественнее, чем все другие деревья.

...

— А вам никогда не бывает страшно? — спросила Алиса. — Вы здесь совсем одни, и никто вас не охраняет…

— Как это «одни»? — сказала Роза. — А дуб на что?

— Но разве он может что-нибудь сделать? — удивилась Алиса.

— Он хоть кого может отдубасить, — сказала Роза. — Что что, а дубасить он умеет!

— Потому-то он и называется дуб, — вскричала Маргаритка.

В некоторых случаях находилась возможность сохранить один компонент каламбура, подстраивая к нему новый словесный ряд. В главе III «Страны чудес» Алиса просит Мышь рассказать ей историю своей жизни.

...

«Mine is a long and a sad tale!» said the mouse, turning to Alice, and sighing.

«It is a long tail, certainly», said Alice, looking down with wonder at the Mouse's tail; «but why do you call it sad?» And she kept on puzzling about it while the Mouse was speaking, so that her idea of the tale was something like this…

Далее следует знаменитое фигурное стихотворение, в котором рассказывается о злоключениях Мыши, но, так как Алиса думает о мышином хвосте, стихотворение это и имеет форму хвоста. Здесь, как всегда у Кэрролла, органично сливаются форма и содержание, непосредственный смысл и лукавое его обыгрывание, построенное на созвучии (tail — хвост и tale рассказ).

В переводе П. С. Соловьевой место это передано, как нам кажется, чрезвычайно удачно:

...

— Моя история — печальная история, — произнесла Мышь, вздыхая, — но она полна самых интересных приключений, в которых я проявила много чувства и большое самопожертвование. Узнав ее, вы не назовете меня хвастуньей, прибавила она, обращаясь к Алисе.

— Я уверена, что ваша история очень интересна, — сказала Алиса, невольно глядя на хвост Мыши, — но название Хвастуньи все-таки очень к вам подходит, и я не понимаю, почему вы не хотите, чтобы я вас так называла.

Она продолжала смотреть на хвост Мыши в то время, как та начала говорить, так что рассказ представился ей в следующем виде…

П. С. Соловьева вводит в текст замечание о мужестве и самоотверженности Мыши; это короткое добавление дает ей возможность построить смешной смысловой ряд: «хвастунья — хвостунья — хвост». Переход к фигурному стихотворению идет естественно и без напряжения. А. Н. Рождественская использует тот же ряд, пропуская, правда, при этом среднее («хвостунья») звено.

Мы попытались решить эту проблему по-своему, введя в смысловой ряд, исходящий из «хвоста», свое «производное»:

...

— Это очень длинная и грустная история, — начала Мышь со вздохом.

Помолчав, она вдруг взвизгнула:

— Прохвост!

— Про хвост? — повторила Алиса с недоумением и взглянула на ее хвост. — Грустная история про хвост?

И, пока Мышь говорила, Алиса все никак не могла понять, какое это имеет отношение к мышиному хвосту. Поэтому история, которую рассказала Мышь, выглядела в ее воображении вот так…

В работе над переводом Кэрролла на помощь нам пришла и так называемая детская этимология. Ведь дети слышат слово «детским» ухом; оно предстает перед ними во всем богатстве своих первоначальных связей, еще не стершихся от ежедневного употребления. Именно в этом — в умении слышать слово, как его слышат дети, — заключается одна из причин истинной оригинальности Кэрролла.

На «детской» этимологии построен и диалог в «Безумном чаепитии» (гл. VII «Страны чудес»).

...

— И надо вам сказать, что эти три сестрички жили припиваючи, рассказывает Соня.

— Припеваючи? — переспросила Алиса. — А что они пели?

— Не пели, а пили, — ответила Соня. — Кисель, конечно.

Здесь, конечно, следует дать пояснение: кэрролловское treacle мы заменили в своем переводе на «кисель» — это слово гораздо ближе русским детям, многие из которых, вероятно, и не знают, что такое «патока», да к тому же «патока» не вызывает в нашем сознании никакого «этимологического ряда». А «ряд» этот необходим — ведь сестрички Элси, Лэси и Тилли жили на дне колодца… с патокой — по-английски, с киселем — по-русски.