Физик отчетливо сознает, что любая физическая теория, даже когда она претендует на право называться картиной мира, неизбежно неполна и ее правильнее было бы называть шаржем, а не портретом реальности. Сохраняя определенное сходство, шарж утрирует главные черты и опускает множество второстепенных деталей.
Кэрролл также создает шаржированную картину реальности, но делает это иначе, чем физик. Картина мира, созданная физиком, — это нереальная (и деталях) реальность. Сказочная картина, созданная Кэрроллом, — это реальная (опять-таки в деталях) нереальность. Физик стремится по возможности отдалить появление противоречий. Кэрролл торопится ввести их «в игру» как можно скорее.
В небольшом по объему сочинении Галилея «Il Saggiatore» впервые было сформулировано кредо научного подхода к познанию мира:
...Философия написана в той величественной Книге (я имею в виду Вселенную), которая всегда открыта нашему взору, но читать ее может лишь тот, кто сначала освоит язык и научится понимать знаки, которыми она начертана. Написана же она на языке математики, и знаки ее — треугольники, окружности и другие геометрические фигуры, без которых нельзя понять ни единого из стоящих в ней слов и остается лишь блуждать в темном лабиринте.
Нам остается лишь добавить, что книги Кэрролла, как и Книга Природы, открывают свои сокровенные тайны лишь тому, кто «умеет смотреть». Чтобы ощутить новое, необходимо не утратить умения удивляться, а оно присуще лишь детям и немногим из взрослых, которые «выросли, но так и не стали взрослыми». Слова эти, отнесенные В. Сибруком к Роберту Вуду, в равной степени относятся к Эйнштейну и Кэрроллу, Кеплеру и Марку Твену.
Хитроумного Кэрролла не смущает вопрос, который физик признал бы бессмысленным. Ни один физик не сможет ответить на вопросы Алисы, как выглядит циферблат часов «по ту сторону» зеркала и есть ли в Зазеркалье огонь в камине. Для физика Зазеркалье — иной мир, Кэрролл же «сшивает» его с реальностью. В погоне за чудом он оставляет физику далеко позади. Физик не осмеливается описывать мир, из которого к нам в принципе не могут приходить сигналы. Кэрролл, не смущаясь, выдумывает такой мир и вместо того, чтобы доказывать его существование, заставляет нас поверить в него. Физику в наше время все чаще и чаще приходится следовать примеру Кэрролла и придумывать новые модели. Правда, удел физика труднее: в его Зазеркалье устремляются толпы экспериментаторов, и горе тому, кто обманул их ожидания. Уже в начале «Зазеркалья» Алисе приходит в голову, что пить «зазеркальное» молоко может быть вредно для здоровья. Потребовалось более полувека, прежде чем модель антимира появилась в физике.
Наверное, можно найти другие подтверждения родственных связей выдуманного мира Кэрролла и реального мира современной физики. Но между этими мирами есть и важное отличие. Кэрролл придумал свою Страну чудес, повинуясь лишь собственной фантазии. Задача естествоиспытателя — найти ту единственную модель, по которой он сможет понять реальный мир. Не его вина, что эта модель таит в себе сюрпризы, еще более неожиданные, чем те, которые встретились маленькой Алисе.
В этой современной картине мира мы встретили и еще встретим такие нелепицы, по сравнению с которыми нелепицы Кэрролла разумны, как толковый словарь.
Первый критический отзыв на «Алису в Стране чудес», появившийся в 1865 г. — год опубликования сказки — в обзоре «Детские книжки» журнала «Атенеум», гласил:
...Приключения Алисы в Стране чудес. Льюис Кэрролл. С сорока двумя иллюстрациями Джона Тенниела. Макмиллан и K°. — Это сказка-сон, но разве возможно хладнокровно сфабриковать сновидение со всеми его неожиданными зигзагами и пересечениями, оборванными нитями, путаницей и несообразностью, с подземными ходами, которые никуда не ведут, с послушной паломницей Сна, которая так никуда и не приходит? Мистер Кэрролл немало потрудился и нагромоздил в своей сказке странные приключения и разнообразные комбинации — и мы отдаем должное его стараниям. Иллюстрации мистера Тенниела грубоваты, мрачны, неуклюжи, несмотря на то, что художник чрезвычайно изобретателен и, как всегда, почти величествен. Мы полагаем, что любой ребенок будет скорее недоумевать, чем радоваться, прочитав эту неестественную и перегруженную всякими странностями сказку.
Прочие критики проявили, пожалуй, несколько больше учтивости по отношению к никому до того не известному автору, но смысл их высказываний немногим отличался от первого. В лучшем случае они признавали за автором «живое воображение», но находили приключения «слишком экстравагантными и абсурдными» и уж, конечно, «не способными вызвать иных чувств, кроме разочарования и раздражения». Даже самые снисходительные из критиков решительно не одобряли Безумного чаепития; в то время как другие, не видя в сказке Кэрролла «ничего оригинального», недвусмысленно намекали, что он списал ее у Томаса Гуда.
Не прошло и десятилетия, как стало ясно, что сказка Кэрролла, вызвавшая при своем выходе в свет раздражение критиков, — произведение новаторское, совершившее подлинный «революционный переворот» в английской детской литературе, которая насчитывала к тому времени свыше века оригинального и плодотворного развития и по праву гордилась многими именами. Кэрроллу поклоняются; его осаждают просьбами интерпретировать «Страну чудес» и вышедшую шестью годами позже «Алису в Зазеркалье»; ему пытаются — безуспешно — подражать. В 1871 г. — год публикации «Зазеркалья» — Генри Кингсли писал Кэрроллу: «Положа руку на сердце и хорошо все обдумав, я могу лишь сказать, что Ваша новая книга самое прекрасное из всего, что появилось после „Мартина Чезлвита“…». Само сопоставление Кэрролла с Диккенсом говорит о многом…